Решил пофотографировать кукол на работе, натащил туда кучу нужного барахла, садишься ждать, когда все наконец уйдут, и выясняется, что народом овладел нездоровый энтузиазм, и сидят, и сидят. Плюнула, пошла домой, попробую завтра.
***
Дома заглянула в закрытый шкаф. Там, как бы это сказать... грозовая идиллия. Стоит Алекс на аолинге с обычным видом собаки-подозреваки (и правильно — чувствует, что сейчас его с этого тела попросят). В угол, где сидит Макс заглядывать страшно, там затихающими раскатами слышно "мать-мать-мать" в смысле "злые вы". Потому что сидит обратно на спирите своем, без штанов, целомудренно прикрытый ковриком. И только майору действительно хорошо — в трениках, на мягком пуфике, на хоть и чужом, но таком уютном 28м. Не хватает только газетки, перочинного ножичка и всего того, что обычно пьют и едят на таких газетках. И лицо такое доброе, доброе, немного мечтательное.
Подумалось, что некрашеные йорики еще не совсем здесь. Земные проблемы от них еще далеки. Кензо же каким был милым мальчиком. А теперь вот, можно сказать, быт заел беднягу. Штанов нет, тело новое высокое не дают...
***
Upd: закончился вечер предсказуемо: все разбрелись по своим насестам местам: майор на бюст, Алекс на 28м (не буду я с ним ничего делать, привыкла уже), Кензо — на аолинг. И уж такой он на нем распрекрасный, будто бабушка согрешила не с водолазом даже, а с цельным драконом — глазами так и сверкает. Что с ним теперь таким делать, не представляю.